Главные темы разговора:
- Крымский вопрос после СССР и "Народный рух"
- Оккупация Крыма и разговор с Путиным
- Обыски и репрессии в Крыму
- Крымские татары в армии и во власти
- Турция, Эрдоган и переговоры
- Деоккупация Крыма
26 февраля 2014 под Верховный Совет Крыма вышли тысячи крымских татар и украинцев, чтобы сорвать попытку России захватить полуостров. Эта дата в Украине стала Днем сопротивления оккупации Крыма. Несмотря на то, что агрессор все-таки захватил полуостров, крымские татары остаются верными Украине.
"Когда еще до полномасштабного вторжения я говорил о том, что 95% крымских татар поддерживают Украину, мне из Крыма звонили и говорили, откуда вы взяли, что 5% не поддерживают Украину. Вот этих коллаборантов можно по пальцам пересчитать", – рассказывает в интервью РБК-Украина Мустафа Джемилев, лидер крымскотатарского народа.
С Мустафой-ага мы общались как раз в то время, когда проходила Мюнхенская конференция безопасности, президент США Дональд Трамп успел поговорить с диктатором Путиным, а Украину начали принуждать к подписанию кабального варианта соглашения о критических минералах. Потому в ходе беседы обсудили, как развиваются события вокруг Украины, какую роль крымские татары играют и могут сыграть в дипломатии Украины, в частности, на Ближнем Востоке и Турции. Поговорили и о месте крымских татар в процессе становления современного украинского государства. Все это – через призму жизни самого Мустафы Джемилева.
Далее – сокращенная текстовая версия интервью. Полная запись беседы – на YouTube-канале РБК-Украина.
– Сейчас в мире происходит активная, бурная дипломатическая деятельность по поводу завершения войны в Украине. Вы за свою жизнь видели несколько таких переломных моментов. Как нынешние события выглядят с точки зрения вашего опыта?
– Один словом, сказал бы, что тревожно. Президентом США избран несистемный человек. От него можно ждать чего угодно. Но слава Богу, Соединённые Штаты – это не султанат. Не все там делается, что захочет президент. Там есть Конгресс, там есть демократия. Поэтому особого пессимизма нет. Тем не менее прозвучали заявления, что Трамп разговаривает и собирается встречаться с военным преступником, который в розыске. Конечно, они не из приятных. Ну, посмотрим.
Крымский вопрос после СССР и "Народный рух"
– В 1998 году вы стали народным депутатом, но еще до этого сблизились с партией "Народный Рух Украины" и ее лидером Вячеславом Чорновилом. Какие у вас воспоминания о нем?
– Я с ним переписывался еще во время ссылки. О нем я знал из нашего подпольного самиздатовского издания – "Хроники текущих событий". Впервые, по-моему, я его увидел в 1988 году, когда посольство Соединенных Штатов пригласило к себе на коктейль всех диссидентов. Когда он был сослан в Якутию, я тоже в соседнем районе был. Якутия – огромная территория, расстояние между нами было где-то 500 км. Мы переписывались с ним.
– Ваше общение продолжилось и после провозглашения независимости Украины?
– Да, мы потом познакомились, он приезжал в Крым. Вообще "Народный рух Украины" из всех политических сил наиболее активно поддерживал крымских татар. И потом, когда они приняли программу, в ней четко было записано, что Крым должен быть национально-территориальной автономией на базе принципа права на самоопределение коренного народа на своей территории, то есть национально-территориальной автономией крымскотатарского народа.
С Вячеславом Чорновилом мы ездили на инаугурацию президента Аслана Масхадова в Чечню. Был 1997 год. Он говорит: вообще крымским татарам надо было бы своего представителя в Верховной Раде, у нас выборы, и обязательно "Народный рух" пройдет – достаточно влиятельная политическая сила – и я включу вас в свою первую десятку.
У нас такой интересный разговор был. Не секрет, что тогда, чтобы попасть в проходную часть списка, надо было платить. По принципу, если ты очень влиятельный и за тобой голоса, то без денег можно. Вот если недостаточно (влиятельный, — ред.), то нужно внести сумму. И тогда, по-моему, стоимость была около двух миллионов долларов – стать депутатом.
Я говорю: ты, Вячеслав, лучше сухим пайком дай мне вот эти два миллиона, мне здесь нечего делать. А он – нет, ты должен быть депутатом. Вот в 1998 году я первый раз стал депутатом.
– Какие мнения были в Верховной Раде относительно Крыма? Тогда же много было дискуссий о том нужна ли автономия в Крыму или он должен быть интегральной частью Украины.
– Мы четко придерживались принципа, что должна быть национально-территориальная автономия. Мы против культурной автономии, потому что это земля крымскотатарского народа. Там была наша государственность, мы хотим быть национально-территориальной автономией в составе украинского государства. Вот это все, точка, больше ничего. И, конечно, в этом нас всецело поддерживал "Народный Рух Украины".
Но они всегда были в меньшинстве в парламенте. Первое время особенно сильной была Коммунистическая партия, потом Партия регионов. Но мы же постоянно были только с "Народным Рухом Украины". И я помню, когда мы рассматривали вопрос восстановления прав лиц, депортированных по национальному признаку. Дискуссии были в Верховной Раде, но не прошло. И я помню, Петр Симоненко, лидер Коммунистической партии, выступал против восстановления наших прав. У него были такие слова, что крымские татары должны быть благодарны Сталину за то, что он их всех не расстрелял, а всего лишь выслал. И в зале аплодисменты.
А потом, я помню, еще один из "Народного Руха" выступал. Он приводил имя генерала Украинской Повстанческой Армии, который потом взял в плен советского генерала, который руководил выселением крымских татар. Этот генерал был нашими воинами расстрелян как собака. И мы хоть так отомстили, говорит, за наших крымскотатарских братьев. В общем, такое вот сопротивление было. Но необходимого большинства для принятия нужных законов в Верховной Раде никогда не было.
Все изменилось после оккупации 2014 года. В Украине же было оставшееся еще с советских времен отношение к крымским татарам как к ненадежным. Помню, когда агенты ГРУ захватили Совет министров и Верховную Раду Крыма, там их в общей сложности было 110 человек. Их можно было быстро нейтрализовать, потому что недалеко – в двадцати километрах от Симферополя – была наша группировка войск.
И когда уже после этих событий председатель Меджлиса Рефат Чубаров разговаривал с одним майором – почему же не нейтрализовали, тот говорил: во-первых, у нас не было команды, а во-вторых, у нас была инструкция, что главной опасностью для целостности Украины в Крыму являются крымские татары.
А получилось так, что в 2014 году основной организованной силой, которая четко заявила, что не признает оккупации, что Крым в составе Украины, оказались крымские татары. Тогда и в обществе, и в коридорах власти отношение к крымским татарам резко изменилось.
Оккупация Крыма и разговор с Путиным
– Когда, на ваш взгляд, Россия начала готовить захват Крыма?
– Хотя Россия признала независимость Украины, что никаких территориальных претензий нет, что Крым – это часть Украины, но ФСБ, спецслужбы, очень активно работали на подрыв. Десятки пророссийских организаций. Их активность зависела в основном от финансирования и они постоянно между собой грызлись, доказывая, кто больше русский, кто больше любит Россию.
Мне запомнился один такой случай: в 2014 году, 15 февраля, это еще за несколько недель до оккупации, попросил встречи с нами представитель "Татнефти" Ростислав Вахитов – полуказанский татарин, полурусский. У нас были в общем-то отношения нормальные с ними, и он для серьезного разговора попросил встречу.
Мы туда пошли вместе с Рустемом Умеровым, который тогда не был, конечно, министром, а был моим советником, и был его брат Аслан Умеров. Они тогда говорили о сотрудничестве деловых кругов Крыма и Татарстана. Договорились о том, что мы пошлем туда делегацию наших бизнесменов для налаживания контактов. И он тогда говорит: ну, очень хорошая мысль, этот проект будет более продуктивным, если возглавите делегацию вы.
Я говорю: не бизнесмен… Ну, мы, говорит, там организуем встречи с экс-президентом Шаймиевым, нынешним президентом Миннихановым… В общем, программа будет богатая. На этом все договорились, а потом вдруг он в конце говорит: я уполномочен вам передать предложение нашего президента Путина о встрече. Я как-то вздрогнул. А он (Путин, — ред.) в это время как раз в Сочи находился.
Я говорю: о чем мы с ним будем говорить? Это не мой уровень. Ну, о будущем Крыма. Говорю: а какое отношение имеет будущее Крыма к вашему президенту? Отвечает: это я не знаю. А я сказал: не мой уровень.
Тогда еще (президентом Украины, — ред.) Янукович был. Он еще не бежал, но готовился бежать. И этот Вахитов еще мне говорил о том, что после вот этой сочинской Олимпиады политика России очень ужесточится в отношении Украины. И мы тоже были в таком ожидании. И когда он сказал, что вот приглашает Путин для обсуждения будущего Крыма, я очень тогда встревожился. Я очень хорошо помню, написал закрытое письмо Рефату Чубарову, что тут пахнет нехорошим.
– У вас был телефонный разговор с Путиным 12 марта 2014 года. Какие у вас впечатления, что им движет – маниакальная идея захвата Украины, какие-то другие вещи?
– Трудно сказать. Вот, например, я начал с того, что говорю: господин президент, я приехал сюда не для того, чтобы вам давать советы.(Джемилев тогда пребывал в Москве с визитом по другому поводу, но с Путинім не встречался — ред.) Президент огромной, могущественной страны, у вас, наверное, сотни советников. Я пришел вам сказать, как представитель коренного народа, что вы совершаете ошибку. Вам немедленно надо покидать нашу землю. Ну, сначала я поблагодарил за гостеприимство, действительно, меня там чуть ли не как главу государства, без всякого паспортного контроля, прямо на лимузинах привезли в отель
А он мне комплименты: конечно, мы вас знаем – известного правозащитника. А вообще Путин считается очень большим мастером переубеждать, внушать свои мысли людям, когда непосредственно с ним тет-а-тет разговаривают. Он мне все время говорил: ну давайте подождём ещё 4 дня – до 16 марта будет референдум, узнаем мнение "крымского народа".
Я говорю: вы же знаете, этот референдум никто признавать не будет, а крымские татары, Меджлис крымскотатарского народа уже принял решение бойкотировать ваш референдум. И он снова свое: рассказывал о том, какие мы будем счастливы, как он быстро решит все наши проблемы, и так далее. Хотя разговор закончился тем, что он сказал: в любое время, когда вы захотите со мной поговорить или даже встретиться, приезжайте сюда, по этому телефону звоните в любое время дня и ночи.
Но я по приглашению из Брюсселя вылетел на совещание в НАТО, меня там пригласили, а потом оттуда на Совет Безопасности ООН. А после возвращения мне запретили въезд на территорию России.
– В марте 2014 года состоялась сессия Курултая крымскотатарского народа, где решалось, как действовать в этой ситуации. Почему тогда у отдельных лидеров крымских татар еще были иллюзии по отношению к России?
– Председателем Меджлиса тогда был Рефат Чубаров. Я на этом Курултае не был, потому что был в Америке. Но была договоренность, что они со мной свяжутся по телефону и я буду обращаться. В то время я ехал из Нью-Йорка в Вашингтон на машине, там одним словом, связь не получилась. Но они тогда приняли решение, что есть очень много вопросов, которые надо решать, даже при оккупации. И поэтому они думали делегировать временно двух человек в руководство созданной структуры оккупационной власти. И за это проголосовали чуть больше большинства.
Были люди, которые категорически говорили против, но сам Рефат был сторонником того, чтобы все-таки внедрить туда своих людей. К сожалению, это была ошибка с моей точки зрения, потому что о каком участии может быть речь? Преступники приходят к власти, а ты там вместе с ними.
Но он, Рефат Чубаров, все время контактировал с Киевом. А с Киева говорили: мы, к сожалению, ничем вам сейчас помочь не можем. Делайте все, что нужно для вашего народа, и ни у кого не повернется язык, чтобы вас осуждать. Вы определяйте сами, чтобы ваш народ не пострадал. Вот исходя из этих соображений. Но все равно это было ошибкой.
– Но вы эту ошибку исправили буквально за несколько недель или месяц, то есть полностью контакт с российской властью крымские татары разорвали?
– Да, вообще, по нашим сведениям, в Кремле два мнения было о политике России в Крыму по отношению к коренному народу. Они же тоже прекрасно понимали, как важно иметь на своей стороне представителей коренного народа. Одно дело приехавшие из России, а другое дело – коренной народ.
И одни говорили о том, что надо привлечь на свою сторону Меджлис – подкупить или угрозами, под шантажом и так далее. Ну а другая часть, более радикальная, говорила: с крымским татарами невозможно договориться, поэтому надо сразу переходить к традиционным методам – к репрессиям.
Эти репрессии очень отличались от тех, которые были при советской власти. Но мы при советской власти не сталкивались с такими вещами, как похищение и убийство людей. А они (россияне, — ред.) начали это практиковать, чтобы народ был в оцепенении. Кого завтра украдут, кого убьют… Находили тела и со следами пыток. И, главное, необязательно активистов. Ну, скажем, нашли повешенным просто блогера, он в Фейсбуке что-то писал. Если всех убивать, кто в Фейсбуке что-то писал против русских, то их тысячи, наверное. А вот так вот подбирали.
Решат Аметов – первая жертва, 3 марта вышел с украинским флагом с плакатом "Долой оккупацию". Потом мне показали фотографии – такое изуродованное тело, весь в исколотых ранах, был убит ударом штыка в глаз. Как-то я разговаривал с членом Меджлиса Садыхом Табахом. Его допрашивают, следователь говорит: я знаю, что вы смелый человек, но мы знаем, по какой дороге ходит ваша дочка в школу, и однажды она не вернется. Вот человек готов сам на все, а вот когда ребенок, уже человек в прострации, как говорится.
Обыски и репрессии в Крыму
– Насколько интенсивные сейчас в Крыму репрессии?
– На днях еще пять человек арестовали. Это какое-то обыденное явление – обыски, аресты. Там есть такой термин – "запрещенная литература". Мы этот термин давно забыли, а у них есть такой огромный список. Если кого-то надо арестовать, они проводят обыск, находят литературу. У них, я помню, вначале было три тысячи, потом шесть тысяч, список все время нарастает. А если этого не находят, то с собой приносят эту запрещенную литературу, подбрасывают и сами находят, составляют протокол. Одним словом, там арестовать человека – пара пустяков.
Ты можешь быть идеальным. Но они обычно подбрасывают такую религиозную экстремистскую литературу – Хизб ут-Тахрир (исламская політическая партия, в РФ признана экстремистской, — ред.). Причем арестовывают людей, которые вообще-то не представляют, что такое "Хизб ут-Тахрир". Им это очень удобно.
Вообще, конечно, там в Крыму репрессируют всех, кто хоть что-то говорит. Но так получилось, что в большинстве высказываются против русских крымские татары. Поэтому, несмотря на то, что крымские татары составляют где-то 13% населения Крыма, политзаключенных из арестованных где-то 75-80% – это крымские татары.
И это продолжается. Тут просто поразительно, за какие-то несколько слов, какую-то литературу – 17-20 лет лишения свободы. Я думаю, за все мои судимости, если почитать мои обвинительные заключения, то за это меня несколько раз расстрелять нужно было. Советская власть сейчас кажется просто образцом демократии по сравнению с тем, что происходит в Крыму.
– Когда вы вспоминаете о тех событиях, изменили ли бы что-то в действиях Меджлиса или украинских субъектов власти?
– Знаете, когда Путин мне сказал: я очень надеюсь, что между крымскими татарами и нашими войсками в Крыму не будет кровопролитных столкновений, потому что вы всегда придерживались принципа ненасилия, я ему говорил о том, что да, мы всегда придерживались принципа ненасилия, но этот принцип в своей стране для защиты своих гражданских прав.
Эти принципы могут меняться, когда на твою землю заходит чужой солдат. Но крымские татары не в том состоянии, чтобы один на один воевать с Россией. Мы как граждане Украины будем делать то, что решит наше руководство. Я тогда почти был уверен, что из Киева придет призыв: "граждане, Родина в опасности, к оружию!" И крымские татары готовились к этому. Ахтем Чийгоз мне приносил список около трех тысяч человек, молодых крымских татар, только из Бахчисарайского района, которые готовы были взять оружие, если украинские воинские подразделения начнут военные действия против оккупантов.
Но у крымских татар же и оружия никакого нет. При Украине в Крыму крымским татарам получить охотничье оружие в десять раз тяжелее было, чем русским. Это было отношение такое к крымским татарам. И поэтому с голыми руками с ними воевать просто невозможно было. Но если бы начались военные действия, то конечно.
Я думаю, что это была одна из больших ошибок нашего руководства – не оказывать сопротивления. Конечно, было бы кровопролитие, но такого масштабного кровопролития как сейчас уже точно не было бы. И если бы там начались военные действия, уже они точно на Донбасс бы не пошли. И широкомасштабного вторжения тоже бы не было. Но, к сожалению, было то, что уже было, и тут изменить ничего нельзя.
– Чем живет сейчас крымскотатарская община на материковой Украине?
– По-разному. Кто как устроился. По нашим оценкам, выехало где-то около 30 тысяч крымских татар. Цифра абсолютно не очень большая, но это где-то 10% крымскотатарского народа. Хотя мы постоянно обращаемся к своим соотечественникам, чтобы они не выезжали. Крым нельзя покидать, потому что за это возвращение полвека боролись. Но люди, конечно, боятся за жизнь своих детей. После свободы и демократии оказаться вновь под фашистским режимом – не каждый выдерживает.
Живут каждый по-разному, но в основном концентрируются в Киеве. Я думаю, в Киеве где-то 10 тысяч есть. Потом, когда в 2022 году в сентябре начался принудительный призыв в российскую армию, тогда тоже большой наплыв был. Но уже граница между Крымом и материковой частью была перекрыта и люди разными путями через те страны, где нет визового режима – Грузия, Казахстан – начали перебираться в разные другие страны. У нас сейчас по всему миру столько диаспоры набралось. В одной только Ирландии, говорят, около 6-7 тысяч крымских татар. В Турции несколько тысяч, Польше, Германии, Америке, Канаде.
Крымские татары в армии и во власти
– Ну, и крымские татары активно присоединились к обороне и развитию Украины: Рустем Умеров, Арсен Жумадилов, Нериман Джалял и другие. Можно продолжать список. Как вы видите это и в целом?
– Как я уже говорил, отношение государства к крымским татарам изменилось после оккупации. Раньше представить себе было невозможно, чтобы крымского татарина, еще и в военное время, назначили бы министром обороны. Или первым заместителем министра иностранных дел. Или Арсен Жумадилов сейчас возглавляет все поставки вооружений.
Конечно, изменения есть, вполне объяснимые и понятные, потому что крымские татары продемонстрировали свое отношение к государству. Это положительная сторона. Во-первых, Рустем Умеров, хотя он не военный, но он очень порядочный человек. Я его почти с детства знаю.
– Он был вашим помощником.
– Мало кто знает, но такой вот эпизод. В 2022 году, когда он ездил в Саудовскую Аравию, разные страны, договариваться о поставках вооружения, приезжает туда – денег нет. Он дает указание распродать все свои бизнес-структуры в Казахстане и Узбекистане – 23 миллиона долларов. Собирает деньги и покупает это оружие. Он никому ни слова не говорит. Я думаю, в истории такого не было до такой степени, что последнее… одни стараются что-то урвать, а тут такое.
Может быть, ему как гражданскому министру обороны не обязательно все знать. Но, к сожалению, не все ему пока удается. Когда я ему говорю: вот ко мне поступает информация о коррупции там, там, там… ответ: там другие занимаются, я вот только стратегией. Я говорю: Рустем, вот Резников тоже не продавал яйца по 17 гривен. Но как на министра обороны на него пошло. Все, что там делается, будет на тебя же! Ему не все удается, но тем не менее, он из порядочнейших людей.
Я хорошо помню, когда был скандал вокруг его советников, его обвинили в том, что он очень близок к Турции, писали о том, что вот его близость к Турции наносит большой ущерб Украине, потому что у Турции и Эрдогана сложные отношения с Америкой, в результате это отражается на Украине.
Я в порядке полемики на "Украинской правде" писал о том, что в 2022 году, когда началось широкомасштабное вторжение, мы с Рустемом Умеровым по просьбе Зеленского прилетели в Турцию. В руках у Рустема Умерова был список вооружений, которое нам необходимо. Там и дроны, и ракеты, и гаубицы… все кроме атомной бомбы. А это было то время, когда наши союзники, кроме жилетов и касок, ничего не давали. И мы приехали туда (на встречу, — ред.) с президентом концерна "Байрактар". Рустем говорит: вот это нам надо. И тот садится на телефон и начинает обзванивать на предмет того, сколько они того или иного вооружения могут продать срочно.
Он зовет своего заместителя и говорит: сколько у нас "Байрактаров" для Украины? Он говорит цифру – недостаточно. Обратись сейчас в министерство обороны наше, пусть они со своих складов дадут, а я в ближайшее время пополню. Тот говорит: а между прочим, украинцы еще за предыдущие поставки не заплатили. Он говорит: делайте, что вам говорят, о деньгах потом поговорим, там сейчас люди гибнут. И говорить о том, что близость к Турции наносит ущерб…
Турция, Эрдоган и переговоры
– Вы вспомнили о Турции. Знаю, что лично знакомы с Эрдоганом. На ваш взгляд, что движет его действиями? Он на самом деле занимает такой проукраинский нейтралитет, но все-таки нейтралитет.
– В 2014 году, как только началась оккупация, даже в тот самый день – 16 марта – когда так называемый референдум был, мы с Рефатом Чубаром вылетели туда на встречу с Эрдоганом. И я Эрдогану говорю на его вопрос, что он может сделать: во-первых, перекройте Босфор и Дарданеллы для прохода российских кораблей, подключитесь к санкциям против страны-агрессора. И в третьих, я бы хотел, чтобы турецкий флот заблокировал Крым, чтобы не подпускать русские корабли.
Но на все я получил "нет": Босфор мы не можем перекрыть, потому что есть соглашение Монтре. Мы могли бы перекрыть, если бы Турция была участником войны. Мы не можем подключиться к санкциям, потому что мы не члены Евросоюза. Огромные контакты, связи, торговля с Россией. 60% природного газа поступает из России. Если бы мы были страной Евросоюза, то в случае каких-то катаклизмов Евросоюз бы помог, а нам никто не поможет. А что касается блокировки, мы как одна страна не можем. Если будет решение НАТО, то это другой вопрос. Вот такая ситуация.
Интересно, что полтора месяца назад была выставка вооружений SAHA EXPO-2024 в Стамбуле. Там были Эрдоган и министр иностранных дел. А они как раз в тот день вернулись из Казани, были на конференции БРИКС. И мы с министром иностранных дел Хаканом Фиданом пожали руки. Я говорю: ну что, опять с этим подонком виделись, называли его другом, да? Он мне машет: я вас понять не могу: вы все время к нам обращаетесь, используя наши контакты с русскими – помочь освободить ваших политзаключенных, освободить азовцев, мариупольцев, способствовать обмену. А как вы себе представляете, если мы ему руку не будем подавать? Я говорю: все, прошу извинить за мой резкий тон.
Каждая страна, в том числе и Турция, первоочередно руководствуется своими собственными национальными интересами. А товарооборот с Россией действительно огромный. И если, скажем, подключиться к санкциям, то все, прекратятся поставки, торговля… Они сейчас это предвидели, что в дальнейшем может к этому привести. Если, скажем, в 2014 году они 60% газа получали с России, то сейчас где-то около 30%. Постепенно снижают. Они прекрасно знают, что союзниками никогда не будут, но временные такие вот отношения есть.
– А какую роль может сейчас сыграть Турция в дипломатических усилиях по завершению войны?
– Да никакую. Россия никогда не согласится, чтобы она была посредником. Потому что у нее позиция по Крыму – он (Эрдоган, — ред.) на последней Крымской платформе по видеообращению говорил, что украденный Крым должен вернуться Украине, это соответствует международным нормам. Путину же такие посредники не нужны. Ему нужны типа Орбана.
– Крымские татары сейчас являются "мостом" не только между Украиной и Турцией, но и с Ближним Востоком и исламским миром. Как это работает?
– Стараемся использовать свои связи. В Турции очень большая крымскотатарская диаспора – разные цифры называют. От трех до пяти миллионов турецких граждан крымскотатарского происхождения. Хотя так сложилось: близость культуры, близость языка, традиции… свою национальную самобытность мало кто сохранил. Но у них есть память о том, что их предки из Крыма, и они, конечно, живо интересуются тем, что происходит в Крыму.
Турецкая печать очень хорошо освещает то, что там (в Крыму, — ред.) аресты происходят, пытки – все это они знают. И влияние крымскотатарской диаспоры довольно значительное. Говорят: а что если Эрдоган сейчас такой, а придет другой и изменит вектор? Да ничего не изменит. Потому что эта крымскотатарская диаспора всегда будет оставаться проукраинской. А с этим все руководители должны будут считаться.
Деоккупация Крыма
– Хотел бы вас спросить об самоидентификации крымских татар, как граждан Украины. Какие вы видите тенденции, перспективы особенно относительно молодежи?
– Крымские татары – не идеальная нация. Есть и свои предатели, есть равнодушные, которые шкурными интересами живут, но подавляющая часть считают свое будущее связанным с Украиной. Когда еще до полномасштабного вторжения я говорил о том, что 95% крымских татар поддерживают Украину, мне из Крыма звонили и говорили: откуда вы взяли, что 5% не поддерживают Украину. Вот этих коллаборантов можно по пальцам пересчитать.
Но есть категории людей, которые говорят, что все равно мы Крым не освободим. Киев не сможет освободить Крым. Столько времени прошло и надо как-то выживать. Такая категория людей тоже есть.
– Как сейчас поддерживать связь с крымскими татарами в Крыму, особенно с молодежью?
– Пока еще не полностью перекрыли интернет, есть VPN. Они там смотрят украинские каналы. А по телефону все же прослушивается. Поэтому мы, когда хотим серьезные какие-то договоренности с товарищами, соотечественниками в Крыму, мы приезжаем обычно в Турцию. А они через Сочи приедут, и так договариваемся.
– Что сейчас может государство Украина и украинская общественность сделать, чтобы тема Крыма не пропадала с радаров? Потому что уже есть заявления США, что возврат к границам 2014 года маловероятен.
– Это малореалистично до смерти Путина. А он же у нас не вечный, конечно, подохнет. Именно из этих соображений, потому что если говорить о силовом освобождении Крыма, то это сопряжено, конечно, с гибелью людей.
Недели полторы назад Зеленский собирал представителей национальных общин Украины, в том числе коренных народов. Мы с Рефатом Чубаровым были – он там выступал по поводу кондиции Меджлиса и все такое. А потом я отдельно Зеленского попросил в сторону и говорю: что-то у вас риторика изменилась. Вы всегда говорили: война не закончится, пока последний квадратный метр Украины не будет освобожден, а вы сейчас заявили о том, что силовыми методами невозможно сейчас освободить, надо дипломатию… А он: вы же видите что происходит. Мы вынуждены так говорить. То, что война не прекратится до полного освобождения Крыма, всей территории оккупированной – это вполне ясно.
То есть даже если будут какие-то договоренности, юридически признавать оккупацию, конечно, никто не будет. Это прерогатива парламента, а в парламенте представить невозможно, чтобы за это проголосовали.
Но вот сейчас какие-то форматы переговоров… Я думаю связаться с нашим МИДом. Козырь коренного народа Украина должна использовать максимально. То, что мы говорим: никаких разговоров об Украине без Украины – также не должно быть никаких разговоров о Крыме без представителей коренного народа Крыма. И я думаю, это было бы хорошей поддержкой Украины, если бы, скажем, председатель Меджлиса крымскотатарского народа участвовал в этих переговорах. Я на эту тему буду разговаривать с Зеленскими и нашим МИДом.
